3.4.2. Эмотивность и внутренняя форма сложного слова
Необходимо отметить, что, в отличие от узкого понимания внутренней формы как технического для номинации признака, лежащего в основе наименования (Серебренников, 1977: 169—173), или как признака, мотивирующего связь производящего слова с производным (Ермакова, 1985; Кубрякова, 1977; Пражский, 1967), мы используем понятие внутренней формы, восходящее к концепции В. фон Гумбольдта, как ассоциативно-образный мотив, оформляющий содержание в языке (Рамишвили, 2000: 19 и сл.; Телия, 1986: 12).
Как известно и А.А. Потебня усматривал, вслед за В. Гумбольдтом, в этой сущности прежде всего психологическую данность — представление, вызывающее соответствующий образ на базе его языковой мотивированности и определял внутреннюю форму как динамическое явление — как tertium comparationis, т.е. то, что лежит в основе сходства нового и старого понятия и что позволяет одновременно воспринимать и то и другое по закону ассоциации (Потебня, 1993).
Следуя данной теории, любой образ (или представление), так или иначе ассоциируемый в сознании говорящих с предшествующим значением слова или выражения, определяется рядом лингвистов как внутренняя форма (Будагов, 1965; Варина, 1976 и др.).
Для более полного понимания сущности внутренней формы необходимо также отметить мнение О.Н. Трубачева о том, что, «этимологические признаки могут влиять не только на современное употребление слов, но и на их стилистический узус» (Трубачев, 1976: 7071); понимание этимологии как науки о мотивационных связях и основах номинации (Херберман, 1999); а также явление «этимологической памяти слова», описанное В.И. Абаевым (Абаев, 1948). «То, что обращение к историческому прошлому слова может помочь в уяснении его смысла, закономерностей употребления и на синхронном уровне, не нуждается в особых доказательствах» (Яковлева, 1998: 43).
Роли внутренней формы отводится существенное внимание при исследовании окказиональной «стилистической номинации», или образно-речевой реализации слова, поскольку она рассматривается как источник смысловой двуплановости текста, включающего «переименуемые» слова (Азнаурова, 1977; Долинин, 1978; Винокур, 1980; Степанов, 1981).
Именно внутренняя форма является тем звеном, которое соединяет ценностную ориентацию именующего субъекта с объективной действительностью.
Как реально это происходит можно предположить на основе аналогии с тем явлением, которое в киноискусстве получило название «эффекта Кулешова» (Ротенберг, 1980), при котором смысловое восприятие кадров зависит от их монтажной взаимосвязи: один и тот же кадр при определенном чередовании с другими воспринимается по-разному. Так, чередуя изображение человеческого лица с гробом или тарелки с едой, режиссер навязывает зрителю в первом случае впечатление о предстоящем несчастье, а во втором — об утолении жизненных потребностей1.
Аналогичное происходит и при монтажной комбинаторике компонентов сложного слова. Эмоциональное восприятие резко изменяется в четко заданном ассоциативном направлении, например, от положительно-романтичного до негативно-циничного в примере
Схема № 5.
seasmiling → bedsmiling
улыбкой моря улыбающаяся → постельноулыбающийся
или от почтительно-преклоняющегося до пренебрежительно-недоброжелательного в следующем случае:
holyeyed → weaseleyed
святоокий → лисьеглазый
| Charming, seasmiling and unanswering Lydia on Lidwell smiled. (p. 363) |
Чаруя, но не давая ответа, улыбкой моря Лидия Лидуэллу улыбнулась. (с. 311) |
| ... Second Eglinton puckered, bedsmiling. (p. 261) |
... наморщил лоб Второсорт Эглинтон, улыбаясь постельно. Гс. 225) |
| ...an ollav, holveyed. (p. 236) |
...оллав, святоокий. (с. 202) |
| ...weaseleyed fourflushers, false alarms, and excess baggage! |
...лисьеглазые шулера, балаболки и людской сор! (с. 478) |
При актуализации ассоциации во внутренней форме слова имеет место своеобразная цепочка сдвигов денотатов и референтов:
| Embedded ore. Lumpmusic. (p. 365) |
Груды руды: глыбы музыки. (с. 313) |
Наименование lump → обозначение присущих ему свойств (референт 1). Это звено изменения денотативной соотнесенности является исходным для следующего этапа: громоздкий, с неровными краями предмет → громкая, режущая слух музыка (референт 2). Необработанность, некрасивость становятся той общей семой, которая стимулирует изменение референциальной соотнесенности и создание образно-эмоциональной экспрессии.
Иногда внутренняя форма слова «стирается» настолько, что оно становится неким подобием метки или ярлыка, «полусуффиксом» в сложном слове:
| Не was a kind of sport gentleman that went for a merryandrew... (p. 520) |
Он был весьма разбитной господинчик, строил из себя рубаху-парня... (с. 443) |
Как известно, древние языческие имена были «воплощенными», т.е. не мыслились в отрыве от человека, которому они принадлежали. Поэтому языческие имена выполняли не только номинативную функцию, но и «функцию» описания и характеристики. В приведенном примере имя Andrew теряет свой традиционно сакральный характер и «развоплощается», т.е. становится просто одним из слов языка. Нельзя не отметить, что в результате получилась несомненно яркая, образная словесная единица.
Эффективность внутренней формы как средства выражения модуса эмотивности обусловлена заключенной в ней мощной метафорической образностью. Элементы окружающей действительности, оценочно осмысленные национальным сознанием на основе жизненного и творческого опыта народа, складываются в комплексы представлений-квазистереотипов, объединяющих признаки, приписываемые тем или иным явлениям объективной действительности (в русском языке: лиса — хитрая, осел — упрямый, медведь — неуклюжий и т.д.).
Эмоционально-мотивационная зона подобных гештальтов черпает признаки из разных предметных областей, например:
1. Животный мир
Антропоморфное представление о животных является эмотивным по своей природе (что убедительно демонстрируют жанры притчи и басни) и содержит ряд специальных модусов оценки, суть которых сводится к запретам на проявление всякого рода «звероподобия», нечеловеческого начала в человеке:
| Her wolfeyes shining (p. 572) |
Ее волчьи глаза горят (с. 489) |
X проявляет агрессивность, напористость. Глаза X горят так, как если бы X был волком, и это плохо. Оценочный предикат «плохо» в конце дефиниции означает эмоциональную оценку говорящего.
2. Растительный мир
| wheatbellied sin (p. 255) |
пшеничнолонный грех (с. 218) |
Метафорическому переносу подвергается внешнее строение растения.
3. Элементы неживой природы
| Fleshhotpots of Egypt to hanker after. (p. 630) |
Вожделенные котлы с мясом в земле Египетской. (с. 542) |
Знание о принципах устройства различных предметов метафорически переносится на человека.
4. Элементы социально-бытовых ситуаций
| sootcoated kettle (p. 714) |
чайник, покрытый шубой из копоти (с. 131) |
В данном случае сравнение апеллирует к жизненному опыту говорящих. Существующее в сознании говорящих представление о жизненной ситуации, лежащей в основе сравнения, становится эталоном признака, подвергающегося эмоциональной оценке. Толстый слой накипи на чайнике ассоциируется с тяжелой шубой.
Маска-типаж, распространенный тип личности при сочетании с другим элементом сложного слова создает особую эмотивно-прагматическую окраску композита:
| Не wants you for the pressgang, J.J. O'Molloy said. (p. 171) |
Он вас хочет в шайку газетчиков, — пояснил Дж. Дж. О'Моллой (с. 147) |
Негативно-ассоциативный ореол слова «gang» — a bad company, an outlaw band — распространяется и на слово «press», раскрывая обличающий настрой говорящего.
Как видно из изложенного, цепи ассоциаций мыслительных образов могут быть многозвенными и отличаться достаточной устойчивостью; внутренняя форма слова, несущая одно из содержательных звеньев такой цепи, является эффективным и информационно насыщенным языковым явлением, создающим сильный мотив для эмоционального состояния.
Примечания
1. Близость словесного и экранного комбинирования оказывается кардинальной, поскольку совпадают и техника работы, и тот материал, к которому она прилагается: содержание сознания.
В «Броненосце Потемкине» и в «Октябре» С.М. Эйзенштейна есть целые части, которые, как выразился С.М. Эйзенштейн в статье «Одолжайтесь!» (1932), «на киноучастке культуры выразительных средств движутся по сродственным путям» с потоком сознания в «Улиссе». Комментаторы его Собрания сочинений уточняют: «Эйзенштейн имеет в виду те монтажные построения, которые продиктованы... логикой внутреннего образно-мыслительного процесса», приводя в качестве примеров «монтажные тропы»: Керенский-павлин, меньшевик-арфа, и «интеллектуальные монтажные фразы», как то подъем Керенского по лестнице Зимнего дворца с приветствующими его статуями и перебивами помпезных титров.
«Монтажный троп» (кинометафора) и «интеллектуальная монтажная фраза» — два вида визуального содержания, показываемого с тем преломлением (или добавлением, или трансформацией), которые происходят в сознании.
