Гранту Ричардсу

5 мая 1906 года, Триест, Австрия

Дорогой мистер Грант Ричарде, очень жаль, что Вы не пишете мне, почему владелец типографии, который, видимо, является барометром английского общественного мнения, отказывается печатать «Двух рыцарей» и ставит свои отметки на полях «Личин». Неужели его шокируют золотая монетка в первом рассказе и кодекс чести, которому следуют мои рыцари, во втором? Я со своей стороны не вижу ничего предосудительного ни в том, ни в другом. Свои представления о доблести он (по-видимому) черпает из романов Дюма-отца, а также из постановок романтических пьес, в которых действуют кавалеры и дамы, разряженные в роскошные туалеты. Боюсь, что ему придется пересмотреть свои нелепые взгляды. Я порекомендовал бы ему прочитать те главы, где Ферреро исследует моральный кодекс солдата и (между прочим) дворянина. Впрочем, это вряд ли пойдет ему на пользу, так как я уверен, что в глубине души он милитарист. <...>

Что касается моей задачи в этой книге, то я уже сказал Вам все, что следовало сказать. Моим намерением было написать главу из духовной истории моей страны, и я выбрал местом действия этой главы Дублин, поскольку, с моей точки зрения, именно этот город является центром паралича. Я пытался представить его жизнь на суд беспристрастного читателя в четырех аспектах: детство, юность, зрелость, общественная жизнь; рассказы сгруппированы именно в таком порядке. Я писал эту книгу по большей части в стиле предельно неприкрашенном и дотошном, исходя из убеждения, что только самоуверенный и очень дерзновенный художник может позволить себе изменить в своем повествовании (тем более исказить) то, что он видел и слышал. Все те замечания, которые выдвигает теперь владелец типографии, возникали в моем мозгу, когда я писал книгу; эти замечания касались как темы рассказов, так и воплощения этой темы. Прислушайся я к ним, и книга осталась бы ненаписанной. Я пришел к заключению, что не могу писать, не оскорбляя людей. Владельцу типографии не нравятся «Два рыцаря» и «Личины». Дублинцу не понравился бы «В день плюща». Более тонкий ценитель раскритиковал бы «Встречу», всей чудовищности которой владельцу типографии не понять по той причине, что он, как я уже говорил, человек весьма недалекий. Ирландский священник останется недоволен «Сестрами». Владельца пансиона не устроит рассказ «Пансион». Так что пусть владелец типографии, не дай Бог, не возомнит себя главным и единственным хранителем общественной морали.

Я и сам прекрасно понимаю, что в этом вопросе может быть две точки зрения, — но меня, к сожалению, занимает лишь одна. При том, что я вовсе не хотел бы советовать Вам, какой стороны придерживаться, отмечу все же, что, как мне представляется, Вы склонны наделять владельца типографии слишком безусловным даром провидения. Мне неизвестно положение дел в современной английской литературе, равно как мне неизвестно, действительно ли английская литература по праву считается посмешищем всей Европы. Я сильно подозреваю, что английская литература последует за литературой других европейских стран, как это было во времена Чосера. <...> Неужели Вы думаете, что «Вторая миссис Тенкерей» не подверглась бы в свое время нападкам какого-нибудь викторианского директора театра или что издатель того времени не отказался бы печатать книгу Джорджа Мура или Томаса Харди? А если пришло время для перемен, так почему, скажите, этим переменам не начаться именно теперь?

В заключение Вы пишете, что я подвергаю опасности свое будущее и Вашу репутацию; О фривольном обращении с текстом наборщика мне уже приходилось говорить Вам в этом письме, а потому я решительно отказываюсь понимать, каким образом издание «Дублинцев» в том виде, в каком находится сейчас рукопись, может восприниматься как вызов общественной морали. Хочется верить в Ваши добрые намерения, когда Вы советуете не настаивать на публикации тех рассказов, которые мне возвращены, более того, я уверен, что мое упорство будет воспринято Вами как заблуждение. Но если бы мое искусство было иным, если бы я был художником, а книга — картиной, Вы вряд ли с той же готовностью обвинили бы меня в упрямстве, откажись я замазать некоторые штрихи полотна. Некоторые детали книги могут показаться Вам теперь незначительными, но, убери я их, и «Дублинцы» станут пресными и безвкусными, как яйцо без соли. Более того, любопытно узнать, что вообще останется от книги, если изъять из нее вышеупомянутые или им подобные места.

Я вижу, что письмо мое приближается по размерам к самой книге. Я, кажется, ответил на все вопросы, которые Вас интересовали, и, надеюсь, теперь Вы отдаете себе отчет в моей непреклонности. Впрочем, я не сказал, как я был бы разочарован, если бы Вы не разделяли моих взглядов. Я имею в виду не столько материальное, сколько моральное разочарование. И все же, я думаю, мне было бы легче примириться с этим разочарованием, чем травить себя впоследствии тысячью мелких укоров и попреков. Поверьте мне, дорогой мистер Грант Ричардс.

Преданный Вам

Джеймс Джойс.

Гранту Ричардсу

Комментарии