Вс.В. Вишневский. В Европе: Из путевого дневника

<...> Был у Джойса. Узнав у Леже¹, он пригласил меня. Вошли. Тихо. Прошло минуты две. Входит человек и что-то ощупывает: Джойс пятнадцать лет почти слепой. Чудом окулисты Франции вернули ему маленькую часть зрения. И для того, чтобы он мог читать, ему писали на больших листах плотной бумаги громадные буквы. Теперь он вооружается сложными оптическими приборами и читает небольшие вещи. Мы поздоровались.

Начался разговор о его книгах, отношении к СССР...

Больной, почти ослепший человек. Уже лет двенадцать-пятнадцать не читает, следовательно не знает литературы. Он только слышит о ряде вещей, но этого мало. Держится возможно естественнее — будто светский, зрячий человек. Высокий, тощий, седоватый. Говорит с сильно английским акцентом. «Мои книги в Англии жгут...». Разговор касался ряда тем. Очень оживился, когда я рассказал ему насчет «Улисса» в СССР — о дискуссии, о самом романе, о переводе его в «Интернациональной литературе».

И вот сидит этот пожилой, больной европеец в неуютной, старомодной квартире («модерн» 1909 года) и в лупу пытается что-то прочесть. Иногда шутит зло над немцами. Задел и нас: «Шекспир, вероятно, пользуется у вас успехом потому, что в последнем акте убивает всех королей?» Я говорю, что в числе ряда свойств Шекспира мы ценим и эту его склонность.

Джойс поводит длинными худыми руками. Из-за огромных специальных стекол-очков глядят блеклые глаза. В зеркальном шкапике джойсовские издания на двадцати двух языках: «Dubliners», «Ulysses».

«Как вы относитесь к СССР?» — «Никак». — «Можно просить пояснения?» — «Я никогда не был в вашей стране, я знаю о ней очень мало. Мне говорили, что мои книги у вас запрещены». — «Этого никогда не было: вас переводили у нас с 1925 года, то есть ранее, чем во многих других странах. Вас печатали в сборнике «Новинки Запада» и других». — «Благодарю вас».

Странный мир у этого полувыключенного из жизни писателя. Он продолжает работать. Ищет. В беседе он понемногу оживляется. Я стараюсь сделать эту беседу как можно более простой, непринужденной. Джойс слышал о фильме². Ему говорил Леже. «Если я сяду в первом ряду — я увижу». И он перебирает свою оптику. Я благодарю за доброе пожелание.

Подошел Леже. Заговорили о живописи и музыке. Я рассказывал о Советском Союзе, спрашивал о новых работах Джойса, интересовался, может ли он диктовать. Он сказал, что не диктует никогда, — он может только писать. Рассказал еще о ряде вещей. Мы посидели, поговорили.

Я почувствовал, что надо уже уходить, чтобы не утомлять старика³. Джойс все время старался казаться вполне зрячим — он смотрит в вашу сторону и т.д. Мы встали. Джойс нас вышел провожать. Прощаясь, он сказал: «Спасибо вам за дружеское посещение». И вдруг, помолчав, вспомнил и прибавил несколько слов по-русски — тоже дружески, благодарно. (Он знает десять-пятнадцать языков, в 1930 году занимался специально русским языком)⁴. Мы пожали друг другу руки...

1936
(№ 151)

Примечания

1. Леже, Фернан (1881—1955) — французский живописец, мастер декоративного искусства.

2. Фильм «Мы из Кронштадта», снятый Е.Л. Дзиганом по сценарию Вс. В. Вишневского. Премьера в Париже прошла во время их пребывания там в апреле-мае 1936 г.

3. Джойсу в феврале 1936 г. исполнилось 54 года. Вишневскому было 36 лет.

4. О занятиях Джойса русским языком в процессе работы над романом «Поминки по Финнегану» см. примечание 5 к воспоминаниям С.М. Эйзенштейна.